Доктор

Пожалуйста, не надо искать строгой временной последовательности в моих историях. Какие-то пишутся из еще не остывшей постели, какие-то произошли много лет назад. Как вот эта, например.

Это ужасно, но я не могу сейчас вспомнить, каким был Максим - вторым или третьим. А раньше это было так важно. Я только-только закончила университет и привыкаю к новой жизни, пишу допоздна текст, ко мне в аську ломится какой-то малолетний придурок, которого я немедленно посылаю к черту. Придурок настаивает, я не умею банить и злюсь. Внезапно его тон меняется на вежливое: "Извините, выходил гулять с собакой, а младший брат открыл мою аську". Сначала не верю в эту историю, потом втягиваюсь в разговор, потом мы болтаем до самого утра и я ему рассказываю все-все-все-все. Встречаемся в кафе через несколько дней. Я уже, кажется, влюблена.

Ориентируюсь на его описание: "Я раньше занимался спортом, у меня перебит нос и рассечена губа", оглядываю зал и вижу огромного мужчину-гору. У него и впрям - многожды разбит нос, губы и уши, маленькие глазки из-под нависших надбровных дуг, землистая кожа, землистые волосы, идиотская красная бейсболка. Я понимаю, что я просто - не могу, никак, вообще. Разворачиваюсь и быстро иду к выходу, пока он меня не заметил. Вдруг чья-то догоняющая рука хватает меня за талию: "Подожди! Не такой уж я и страшный!" Гневно оборачиваюсь и таю: маленький, с меня ростом, очень изящный, ладный. Маленькая крепкая рука, маленькая нога. Белая кожа, курносый нос, веснушки, голубые глаза и иссиня-черные, вьющиеся волосы. Очень похож на куколку. Он кивает в сторону человека-горы: "Нет-нет, я не боксер, я гимнастикой занимался, неудачно лицом об брус приложился", и аккуратно касается пальцами еле видимого шрама на губе. Смеется, радуясь моему изумлению и неловкости, из-за того, что он увидел и разгадал мой маневр.

Он доктор, детский хирург, только-только начал работать самостоятельно и проводит дни и ночи на работе. Фанатик. Он рассказывает о своей работе, о детях, об идиотах, идиотах родителях, которые до последнего не дают согласия на операцию, а когда дают - там уже нечего оперировать. При этом он еще сильнее белеет лицом и впивается ногтями в свои ладони. Я влюблена по уши: слушая его, я стараюсь не дышать, но все равно не улавливаю смысла слов. Только его голос, его запах, его веснушки, такие удивительные для жгучего брюнета.

Мы встречаемся очень редко, раз в две недели. Между встречами я не нахожу себе места и не решаюсь спросить - почему? Потом потихоньку начинаю догадываться: он приглашает меня в самые лучшие рестораны, он дарит цветы - охапками. У него просто нет возможности делать это чаще двух раз в месяц. А для гуляний в парке сейчас еще слишком холодно. После этого открытия я будто проваливаюсь в невесомость: милый-милый-милый-милый.

Все решает моя болезнь, бронхит, который я успеваю подхватить между двумя нашими встречами. Он впервые приезжает ко мне домой, с дежурства, без предупреждения, звонит в домофон. На мне длинная и теплая, еще бабушкина ночная рубашка до пола и шерстяные колготы, волосы от лежания спутаны в колтуны. Он быстро обнимает меня, достает из рюкзака фонендоскоп и пакет с лекарствами и начинает командовать: подними рубашку, я послушаю. Я стою и глядя в пол мотаю головой: "Мы даже еще не держались за руки, а он просит задрать до шеи ночнушку!" У меня высокая температура, я вся мокрая и потная.

- Дурочка, - удивленно говорит он, - я же врач.

И я послушно стагиваю с себя одежду. У него теплые руки и теплый фонендоскоп - я не знаю, как и когда он успел его согреть. Меня клонит в сон, я почти не соображаю. Максим делает мне какой-то укол, заворачивает в одеяло, садится рядом и гладит по голове. У меня все плывет, я утыкаюсь лицом в его живот, трогаю руками его бедра, чувствую сквозь джинсы его эрекцию. Он пытается отстраниться: "Ты болеешь, потом, потом, не надо". Я как во сне тяну молнию на его ширинке: у него маленький член, самый маленький из тех, которые я увижу за все последующие годы. Но он уже абсолютно мокрый, я наклоняюсь и слизываю прозрачную каплю. Температура и лекарство мотают меня, будто на волнах, его член маленький и удобный, будто карамелька, я просто закрываю глаза и разрешаю ему двигаться так, как он захочет, он аккуратно откидывается на кровати, запускает руки в мои волосы и шепчет без перерыва: "Маленькая, милая, хорошая, да, вот так, сильнее, девочка моя" - потом он скажет, что ничего не говорил. Сначала меня раздражает его непрерывное шепотное сюсюканье, а потом оно вдруг попадает в ритм моей болезни и его движений: "Да-да-да-ми-ла-я-де-воч-ка". Засыпаю я сразу после его оргазма прямо головой на его животе.

Утром просыпаюсь одна: на тумбочке рядом с кроватью - большой термос чая с лимоном, лекарства разложенны по трем отдельным блюдцам и подробная инструкция по лечению моего бронхита, написанная круглым, совсем не "врачебным" почерком.

Он приезжает каждый день, без предупреждения, в разное время, в зависимости от дежурства. Привозит апельсины и бульон - "моя мама тебе передала". Ночью занимаемся любовью: я с каждым днем все осмысленней, а его шепот - все тише. Я не понимаю, как я могла раньше заниматься сексом без его голоса. Я неистово, изо всех сил хочу таких же белокожих детей с веснушками, курносыми носами и небольшими ладными телами. Чем лучше мне становится, тем реже он приезжает.

Когда я совсем выздоравливаю, он звонит и неловко запинаясь говорит: "Я не выдерживаю такого графика. Мне нужно спать по ночам, понимаешь? Сегодня на операции у меня тряслись руки. А той девочке всего три месяца - у меня руки трясуться и круги перед глазами. Извини".

Я кладу трубку и до утра кричу и вою в пустой квартире. Рыдаю так, что выворачивает наизнанку.

Сейчас, спустя семь лет, мы дружим. Он очень хороший доктор. Все у него получилось, как он хотел.